The Cremation of Sam McGee By Robert W. Service. Кремация Сэма МакГи

https://en.wikipedia.org/wiki/The_Cremation_of_Sam_McGee

There are strange things done in the midnight sun

      By the men who moil for gold;

The Arctic trails have their secret tales

      That would make your blood run cold;

The Northern Lights have seen queer sights,

      But the queerest they ever did see

Was that night on the marge of Lake Lebarge

      I cremated Sam McGee.

Now Sam McGee was from Tennessee, where the cotton blooms and blows.

Why he left his home in the South to roam 'round the Pole, God only knows.

He was always cold, but the land of gold seemed to hold him like a spell;

Though he'd often say in his homely way that "he'd sooner live in hell."

On a Christmas Day we were mushing our way over the Dawson trail.

Talk of your cold! through the parka's fold it stabbed like a driven nail.

If our eyes we'd close, then the lashes froze till sometimes we couldn't see;

It wasn't much fun, but the only one to whimper was Sam McGee.

And that very night, as we lay packed tight in our robes beneath the snow,

And the dogs were fed, and the stars o'erhead were dancing heel and toe,

He turned to me, and "Cap," says he, "I'll cash in this trip, I guess;

And if I do, I'm asking that you won't refuse my last request."

Well, he seemed so low that I couldn't say no; then he says with a sort of moan:

"It's the cursèd cold, and it's got right hold till I'm chilled clean through to the bone.

Yet 'tain't being dead—it's my awful dread of the icy grave that pains;

So I want you to swear that, foul or fair, you'll cremate my last remains."

A pal's last need is a thing to heed, so I swore I would not fail;

And we started on at the streak of dawn; but God! he looked ghastly pale.

He crouched on the sleigh, and he raved all day of his home in Tennessee;

And before nightfall a corpse was all that was left of Sam McGee.

There wasn't a breath in that land of death, and I hurried, horror-driven,

With a corpse half hid that I couldn't get rid, because of a promise given;

It was lashed to the sleigh, and it seemed to say: "You may tax your brawn and brains,

But you promised true, and it's up to you to cremate those last remains."

Now a promise made is a debt unpaid, and the trail has its own stern code.

In the days to come, though my lips were dumb, in my heart how I cursed that load.

In the long, long night, by the lone firelight, while the huskies, round in a ring,

Howled out their woes to the homeless snows— O God! how I loathed the thing.

And every day that quiet clay seemed to heavy and heavier grow;

And on I went, though the dogs were spent and the grub was getting low;

The trail was bad, and I felt half mad, but I swore I would not give in;

And I'd often sing to the hateful thing, and it hearkened with a grin.

Till I came to the marge of Lake Lebarge, and a derelict there lay;

It was jammed in the ice, but I saw in a trice it was called the "Alice May."

And I looked at it, and I thought a bit, and I looked at my frozen chum;

Then "Here," said I, with a sudden cry, "is my cre-ma-tor-eum."

Some planks I tore from the cabin floor, and I lit the boiler fire;

Some coal I found that was lying around, and I heaped the fuel higher;

The flames just soared, and the furnace roared—such a blaze you seldom see;

And I burrowed a hole in the glowing coal, and I stuffed in Sam McGee.

Then I made a hike, for I didn't like to hear him sizzle so;

And the heavens scowled, and the huskies howled, and the wind began to blow.

It was icy cold, but the hot sweat rolled down my cheeks, and I don't know why;

And the greasy smoke in an inky cloak went streaking down the sky.

I do not know how long in the snow I wrestled with grisly fear;

But the stars came out and they danced about ere again I ventured near;

I was sick with dread, but I bravely said: "I'll just take a peep inside.

I guess he's cooked, and it's time I looked"; ... then the door I opened wide.

And there sat Sam, looking cool and calm, in the heart of the furnace roar;

And he wore a smile you could see a mile, and he said: "Please close that door.

It's fine in here, but I greatly fear you'll let in the cold and storm—

Since I left Plumtree, down in Tennessee, it's the first time I've been warm."

There are strange things done in the midnight sun

      By the men who moil for gold;

The Arctic trails have their secret tales

      That would make your blood run cold;

The Northern Lights have seen queer sights,

      But the queerest they ever did see

Was that night on the marge of Lake Lebarge

      I cremated Sam McGee.

---------------

КРЕМАЦИЯ СЭМА МАК-ГИ

Навидались дел, кто денег хотел,

 Кто золото здесь искал;

Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз –

 Сказанья полярных скал.

Но поди, опиши ночь в полярной глуши –

 Господи, помоги –

Ту ночь, когда средь Лебаржского льда

 Сжег я Сэма Маг-Ги.

Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,

Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;

Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,

Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.

Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.

Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.

На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.

Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.

Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.

Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.

Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.

Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».

Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:

«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.

Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.

Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»

Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.

И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.

Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,

А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.

Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,

Обещанье дано – его все одно нарушить не станет сил;

Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:

Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.

Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.

Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.

Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;

Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.

Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,

Но я, как слепой, шел все той же тропой, оголодали псы,

Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.

Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.

И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!

Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».

Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:

«Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»

Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,

Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.

Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!

Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.

Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.

Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.

Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,

Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.

Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;

Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.

Пусть меня трясло, но себе назло я сказал «Ну, вроде, пора –

Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.

Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:

Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!

Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:

Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».

Навидались дел, кто денег хотел,

 Кто золото здесь искал;

Тут вьявь и всерьез въелся в жилы мороз –

 Сказанья полярных скал.

Но поди, опиши ночь в полярной глуши –

 Господи, помоги –

Ту ночь, когда средь Лебаржского льда

 Сжег я Сэма Маг-Ги.

Перевод Евгения Витковского

--------------

Как чудит народ, что солёный пот

Льёт на приисках золотых,

Баек много тех, что не для всех;

Охраняет Север их.

И нет странней полярных путей,

Но чудней всех Юкона дорог

Та тропа на Лаберж, на тот рубеж,

Где я Сэма МакГи жёг.

А Сэм МакГи был из Тенесси, где кругом хлопковый цвет.

Как он бросил дом и рванул потом на Юкон - это секрет.

Вечно мёрз, но зов золотых краёв вёл его, как за узду;

Хоть частенько он ворчал, обозлён, что лучше потеть в аду.

В Рождество собак на юконский тракт направить нам довелось.

А мороз лют! Парки колом встают, каждая складка - гвоздь.

И который раз не разлепишь глаз, ресницы как изо льда;

Ну да, не мёд, но терпел народ, скулил только Сэм всегда.

А настал ночлег, мы зарылись в снег, и готов полярный рай;

Сыто лайки спят, звёзды так горят, хоть свечку не зажигай,

Хрипит мне Сэм: "Старик, совсем я пропал; не считай за блажь,

Случись чего, я прошу одного - предсмертный наказ уважь."

И такой смурной, прямо сам не свой - как сказать бедолаге нет?

"Видно, так и так, а проклятый дубак сведёт меня на тот свет.

Чёрт с ним, сдохну, пусть - а лежать боюсь я во льду, где нет земли;

Как придут кранты, кровь из носу, ты потроха мои спали."

Раз при смерти брат, и наказ свят: я поклялся, что будет так;

Вот чуть свет подъём, ну и дальше рвём; а Сэм - мертвяком мертвяк!

Согнувшись крючком, что-то нёс про дом, и бред, бессвязен и глуп;

День тихонько гас и в этот час Сэм МакГи уже был труп.

Без того не рай этот гиблый край; и ужас меня погнал,

А костей мешок скинуть в снег не мог, я ж чёртову клятву дал;

Труп лежал на спине и как будто мне говорил: "Голова с плеч,

Но с тебя должок: хочешь-нет, дружок, а меня придётся сжечь."

Обещанье - долг, хоть ты вой, как волк, на тропе слово твёрже скал.

В эти дни молчком я шёл, но тайком от души свой груз матюгал.

Долгой ночи срок, костерок убог, воют псы, поминая день,

В бесприютный снег - провались вовек пропадом эта хрень!

Стал груз под конец, что твой свинец, и нарты ползли едва;

Я брёл кое-как, загнал собак, подошла к концу жратва;

Идти нет сил, я с ума сходил, но поклялся - возврата нет;

Песни я орал, а трупак внимал, гнусно скалясь мне в ответ.

Безо всяких надежд на край Лаберж выбрел я с ношей своей; 

Вижу, брошенный бот, льдом озёрным затёрт, а по борту - "Элис Мэй".

Я смекнул тотчас, только глянул раз, а потом - на свой "леденец";

"А ну-ка, стой!", кричу, "Вот же твой кре-ма-то-рий, наконец."

Вовнутрь зашёл; деревянный пол, что внутри, пошёл на слом;

А уголь, что был, на дрова свалил горой прям под котлом;

Взревел, как дурной, огонь стеной - да такой ещё зажги;

Я разгрёб уголёк, сделал шурф, как мог, и втиснул туда МакГи.

Ну и ходу прочь, слушать мне невмочь, как он в огне шкворчит;

В хмуром небе муть, лайки воют жуть, да и ветер стал сердит.

Стужа - просто лёд, но горячий пот по щекам ручьями потёк;

И черней чернил к облакам валил  клубами жирный смог.

Я сам не знал, сколько там стоял, суеверной тоской объят;

И темно совсем стало, прежде чем я рискнул пойти назад;

Пьян от страха был, но себя бодрил: "Загляну одним глазком,

Небось, готов - да и всех делов"; ... и дверь распахнул рывком.

А Сэм торчит посреди печи безмятежно, и пламя - зверь;

И рот до ушей, хоть завязки шей, и велит: "Закрой-ка дверь.

Так славно тут, ты ж за пару минут выстудишь всё сейчас -

Как я бросил Пламтри, что в Тенесси, так погрелся в первый раз."

Как чудит народ, что солёный пот

Льёт на приисках золотых,

Баек много тех, что не для всех;

Охраняет Север их.

И нет странней полярных путей,

Но чудней всех Юкона дорог

Та тропа на Лаберж, на тот рубеж,

Где я Сэма МакГи жёг.

Марья Иванова - переводы